И в Морскую картинную галерею мы не стали заходить, потому что сердца наши были с Пинчером и мы не смогли бы по-настоящему насладиться, разглядывая мёртвого Нельсона или сцены кораблекрушений, все жертвы которых выглядят почему-то подозрительно сухими.

И взгляд наш не усладили бы картины того, как юные герои берут на абордаж пиратское судно испанцев, совсем как сделал бы Освальд, представься ему такая возможность. Пираты там прибегают к приёмам столь коварным и сугубо испанским, какие не дались бы морским разбойникам иных наций, случись им докатиться до подобной низости.

Самое странное, что погода на всех живописных полотнах ужасно плохая, в то время как в книгах пираты осуществляют свой промысел под исключительно ясным, безоблачным небом на море, сверкающем будто гладко отполированный драгоценный камень.

Автору жаль, что он снова отвлёкся от основной истории.

Мы прошли через Гринвичский госпиталь и там тоже расспросили, не видел ли кто-нибудь Пинчера, потому что однажды я слышал, как отец говорил, что украденных собак отводят в больницы и больше их никто никогда не видит.

В кражах, конечно, хорошего мало, но мне кажется, доктора похищают собак из жалости к несчастным больным, чтобы те, играя и развлекаясь с четвероногими друзьями, почувствовали себя немножко легче на ложе страданий.

Пинчера, однако, и в госпитале никто не видел, а вот нашим сердцам он становился всё дороже и ближе.

Одолев территорию госпиталя – а она весьма обширная и здания там большие, что мне очень нравится (люблю, когда много пространства и нигде не тесно), – мы добрались до террасы над рекой возле отеля «Трафальгар».

Там стоял, облокотившись на балюстраду, какой-то матрос, и мы спросили у него то же, что у других. Похоже, он спал, и, знай мы об этом заранее, тревожить бы его не стали.

Он очень на нас рассердился и стал так сильно ругаться, что мы были вынуждены попросить девочек отойти. Но Элис, отпихнув Освальда, когда он попытался оттащить её в сторону, сказала:

– Ой, не сердитесь так сильно, пожалуйста. Мы ведь только хотим узнать, не видели ли вы нашу собаку. – И она перечислила все особые приметы Пинчера.

– О да, – ответил матрос, краснолицый и злющий. – Я видел его час назад вместе с китайцем. Они через реку переправлялись на лодке. Надобно вам поживее дуть следом. – Очень был, на мой взгляд, неприятный тип, этот матрос. Он злобно ухмыльнулся, сплюнул и добавил: – Китайцы щенков для начинок в свои пироги используют. А ежели сами им попадётесь, то на вас многовато теста потребуется. Так что заткните наглые свои пасти и отчаливайте подальше отсюдова.

Ну, мы и отчалили. Конечно же, нам было прекрасно известно, что китайцы никакие не людоеды. Но собак-то они действительно в пищу пускают, а также крыс, ласточкины гнёзда и всякое другое в том же роде.

Г. О. очень устал и жаловался, что ему трут ботинки. А Ноэль смахивал на молодого дрозда: одни глаза и разинутый клюв. Он вечно такой, когда устаёт. У остальных бодрости и сил тоже поубавилось, но гордый их дух никогда не позволил бы им в этом признаться.

Мы направились к лодочному сараю отеля «Трафальгар», где увидели человека в тапочках, и на наш вопрос, можем ли мы получить лодку, он ответил, что сейчас пришлёт мальчика, а нас пригласил, если имеется такое желание, зайти пока внутрь.

Мы пожелали и, пройдя сквозь тёмное помещение, от пола до потолка заполненное лодками, оказались на некоем подобии то ли балкона, то ли пирса.

Там тоже были лодки. В гораздо большем количестве, чем могло кому-то понадобиться. А потом появился мальчик. Мы сказали ему, что нам надо попасть на другой берег реки, и тогда он спросил:

– Куда именно?

– Туда, где китайцы живут, – пояснила Элис.

– Могу доставить вас до Милуолла, если желаете, – сказал он.

– А там есть какие-нибудь китайцы? – поинтересовалась Элис.

– Не знаю, – откликнулся мальчик. И добавил, что ему перво-наперво хотелось бы убедиться, из таких ли мы, кому есть чем заплатить.

По удачной случайности отец (полагаю, стремясь воздать нам за стоическое долготерпение, на которое мы оказались обречены гостившим в доме кузеном) снабдил нас весьма утешительной суммой. И Освальд с Дикки смогли продемонстрировать мальчику по горсти монет. Они были, правда, медные, однако эффекта это не умалило.

Мальчик сразу же к нам расположился и даже помог девочкам забраться в лодку, которая уже покачивалась на волнах возле помоста, похожего на шаткий, колышущийся от каждого шага плот с отверстиями посередине, сквозь которые виднелась вода. Она вела себя здесь как-то не по-речному, а по-морскому, тяжело ударяясь в лодочные борта.

Грёб мальчик. Нам он грести не позволил, хотя я тоже неплохо это умею. Лодку раскачивало и бросало в разные стороны, как шлюпку в разволновавшемся море. Когда мы были примерно на середине реки, Ноэль спросил:

– Я очень зелёный?

– Да, дорогой, пожалуй, – ласково подтвердила Элис.

– А ощущаю я себя ещё зеленее, чем выгляжу, – простонал он, и чуть погодя ему стало совсем уж плохо.

Мальчик начал смеяться, но мы притворились, что этого не заметили.

Я очень хотел бы вам рассказать хотя бы о половине того, что мы видели, пока лодка пересекала эту комковатую воду, которую проплывавшие пароходы заставляли вздыматься огромными волнами.

Освальд качку прекрасно выдерживал и был в полном порядке, а вот некоторые прочие впали в сильную молчаливость и глубокую задумчивость. Дикки уверяет, что видел всё то же, что и Освальд, но я в этом не уверен.

Там были пристани, паровозы, громадные ржавые краны, поднимавшие целыми связками и переносившие с места на место рельсы.

А потом мы проплыли мимо полуразобранного старого корабля. Деревянных частей на нём уже не было, теперь с него сдирали обшивку, с которой густо сыпалась рыжая ржавчина, и вода вокруг корабля окрашивалась в такой цвет, будто он истекает кровью.

Глупо, наверное, было ему сочувствовать, но я тем не менее загрустил от мысли, что бедняге этому, как ни ужасно, уже никогда не выйти в море, волны которого зелены и чисты, хотя свирепостью порой превышают натиск чёрных валов, бесновавшихся вокруг нашей маленькой барки.

Никогда до этого путешествия через реку не подозревал о существовании кораблей стольких разных цветов и форм, и мне кажется, я мог бы их вечно разглядывать, мечтая о жребии пирата или чём-то подобном.

Мы проплыли ещё какое-то время, когда Элис сказала:

– Освальд, я думаю,